За последние 10 лет Китай превратился в настоящего научно-технологического тяжеловеса и успешно конкурирует с бывшими лидерами — США и ЕС — как на научном, так и на рыночном поле. Попробуем разобраться, по каким направлениям можно было бы выстроить реальное и системное сотрудничество с китайскими коллегами от науки и технологий.
Китайские успехи на научно-технологическом поприще уже давно стали общим местом: в 2018 году Китай вышел в мировые лидеры по количеству научных публикаций, впервые обогнав США; в 2022‑м — вырвался на первое место в мире по количеству публикаций в высокорейтинговых журналах, связанных с естественнонаучными дисциплинами (опять же обогнав США: 19,4 тыс. китайских статей против 17,6 тыс. штатовских), и вплотную приблизился к Штатам по общему объему вложений в исследования и разработки.
В 2023 году на Китай приходились четверть (394) всех компаний-«единорогов» в мире (в два раза меньше, чем на США, но больше, чем на ЕС и Индию, вместе взятые); почти четверть крупнейших в мире региональных научно-технологических кластеров (первое место в мире — 24 кластера; в США — 21). Не говоря уже о том, что объем китайского высокотехнологичного экспорта больше, чем у США, Германии, Франции и Великобритании, вместе взятых, о количестве высокотехнологичных компаний и пр.
Объем высокотехнологичного экспорта в 2022 г., $ млрд
При этом головокружения от научных и технологических успехов у китайских коллег пока нет; более того, все среднесрочные и долгосрочные планы предполагают рост внимания к сфере науки и технологий, в том числе:
- обеспечение роста финансирования исследований и разработок темпами не менее 7 % в год и увеличение доли финансирования, приходящейся на фундаментальные исследования, с 6 % до 8 % к 2025 году (согласно плану на 14‑ю пятилетку); преодоление исключительно «практической» специализации науки (при сохранении фокуса на национальных целях развития) даже для фундаментальных исследований;
- последовательная суверенизация научно-технологической политики и опора на собственные силы во всем, что связано с критическими технологиями, начиная с фундаментальных исследований и заканчивая разработкой высокотехнологичных продуктов на основе этих технологий (см. врезку); пересборка системы международных научных и технологических партнерств;
- опережающее развитие информационных, квантовых, полупроводниковых, регенеративных медицинских технологий, нейронаук, геномики и иных технологических направлений, в том числе за счет реализации программ развития исследовательских инфраструктур;
- обеспечение дальнейшей технологической экспансии Китая, в том числе за счет создания и распространения технологических стандартов для новых и растущих рынков (China Standards 2035).
Основные инициативы КНР в направлении суверенизации научно-технологической политики
2006 год Начало «большого разворота» в сторону собственных инноваций в рамках Национальной средне- и долгосрочной программы развития науки и технологий (2006−2020)
Поставлены цели в части государственного финансирования технологического развития, постулирована необходимость «догнать и перегнать» развитые страны в части промышленного развития, а также снизить зависимость Китая от зарубежных технологий до 30%.
В рамках программы был создан и апробирован формат исследовательских «мегапроектов».
2015 год. Принята программа «Сделано в Китае» (Made in China 2025)
Программа ориентирована на радикальное обновление производственных мощностей и достижение независимости / глобальной конкурентоспособности в ключевых для страны отраслях: ИКТ (ИИ, интернет вещей), робототехника (ИИ, машинное обучение), «зеленая» энергетика (включая электромобили), аэрокосмическое машиностроение, высокотехнологичное судостроение и «морской» инжиниринг, новые материалы и пр.
2016 год. Научно-технологическая повестка интегрирована в инициативу «Пояс и путь»
Объявлено о планах создания совместных исследовательских лабораторий, центров трансфера технологий, научных парков и пр., а также углубления научно-технологического сотрудничества между Китаем и странами-партнерами.
2018 год. Принята национальная стратегия «Стандарты Китая 2035»
Основная цель стратегии — сделать Китай «законодателем мод» во всех критических технологических направлениях за счет разработки и агрессивного внедрения стандартов в части 5G+, интернета вещей, ИИ и пр.
2020 год. На заседании ЦК КПК объявлено о внедрении нового подхода к экономическому и научно-технологическому развитию
Так называемая «стратегия двойной циркуляции» предполагает опору на внутренний рынок Китая при сохранении/пересборке системы международных экономических связей (инвестиции, цепочки поставок и пр.).
2021 год. Принят план на 14‑ю пятилетку, предполагающий «опору на собственные силы» в части научно-технологического развития
В соответствии со «стратегией двойной циркуляции», создание новых исследовательских центров и общее увеличение финансирования науки — до 7 % ВВП в год.
2023 год. На сессии 14‑го созыва Собрания народных представителей анонсирована масштабная реформа управления научно-технологическим развитием «с опорой на собственные силы»
Реформа предполагает централизацию управления (в рамках специальной Центральной комиссии по науке и технологиям при Госсовете КНР), повышение автономии исследователей и исследовательских команд (сокращение полномочий министерства по науке и технологиям в части контроля), увеличение «научных» бюджетов министерства промышленности и информационных технологий, а также иных министерств, и пр.
Деглобализация сильно меняет пространство как для конкуренции в области науки и технологий, так и для создания новых международных научно-технологических альянсов. Продолжающиеся фрагментация и пересборка глобальной экономики дают России хорошие шансы на углубление и расширение взаимодействия с Китаем в сфере научно-технологического развития, которые, как ни крути, не сводятся к замещению «фольксвагенов» «хавалами» и к поставкам микроэлектроники с оторванными шильдиками.
Иными словами, самый важный [для России] «научно-технологический» момент во всем этом — готовность (или неготовность) Китая выстраивать отношения не только в залоге «купить — продать», но и, например, в сфере фундаментальных и доконкурентных исследований, экосистем коммерциализации и пр.
Прямые иностранные инвестиции в Китай в 2023 г., $ млрд (в сравнении со среднегодовым значением в 2018-2022 гг.)
Динамика прямых инвестиций Китая в зарубежные страны, $ млрд
Конечно, с формальной точки зрения, взаимодействие в области науки и технологий — один из приоритетов в российско-китайских отношениях уже много лет: соответствующие цели зафиксированы, например, в Совместном заявлении Президента Российской Федерации и Председателя Китайской Народной Республики о плане развития ключевых направлений российско-китайского экономического сотрудничества до 2030 года (март 2023 года), а также в ряде более ранних документов и соглашений, включая Дорожную карту российско-китайского сотрудничества в области науки, технологий и инноваций на 2020−2025 годы.
Кроме того, работают межправительственные механизмы, созданные для выработки всех необходимых договоренностей и реализации совместных проектов: Подкомиссия по научно-техническому сотрудничеству (при Российско-китайской комиссии по подготовке регулярных встреч глав правительств) и Российско-китайская рабочая группа по высоким технологиям и инновациям. В 2023 году были определены и зафиксированы рамочные направления сотрудничества в области науки и технологий: ИИ, лазерные технологии, ядерная энергетика, новые материалы и пр.
Однако для достижения результатов необходимо ясное понимание целей, задач и предмета сотрудничества. В идеале — соответствующих критерию взаимовыгодности, пресловутой стратегии win-win.
Сегодня есть два более или менее понятных направления, в которых могут быть заинтересованы наши китайские коллеги: фундаментальные исследования (включая мегасайенс) и, как ни странно, венчур.
Фундамент
Китайские проблемы с фундаментальными исследованиями стали таким же общим местом, как успехи КНР в остальных областях и направлениях научно-технологического развития. Россия в целом и отдельные команды российских исследователей могут выиграть от сотрудничества с китайскими коллегами.
Во-первых, это поможет нам остаться в глобальном научном контексте. Хоть с точки зрения личного развития, хоть с точки зрения научного шпионажа. Можно сколько угодно упражняться в остроумии по поводу «отсутствия оригинального мышления», копиистики, подтасовки данных и китайских публикаций в мусорных научных журналах (с которыми, кстати, министерство науки и технологий КНР активно борется). Но Китай уже обогнал США и по общему количеству научных статей, и по научному заделу во многих областях; китайские коллеги работают со всем миром, и с этим фактом лучше считаться.
Во-вторых, по объему научного задела в части так называемых критических технологий Китай лидирует чуть менее чем по всем направлениям, которые будут важны для глобальной конкурентоспособности государств и компаний в ближайшие десятилетия, а примерно в 2/3 этих направлений вполне может стать глобальным монополистом.
Критические технологии и риски монополизации со стороны Китая (2023 г.)
Высокий риск монополизации:
- 5G / 6G
- Беспроводная передача данных под водой
- Покрытия
- Наноматериалы и нанотехнологии производства
- Синтетическая биология
- Обнаружение гиперзвуковых объектов
- Электробатареи
- Водород
- Суперконденсаторы
- Инерциальная навигация
- Мульти- и гиперспектральные сенсоры
- Сенсоры фотонов
- Акустические сенсоры
Умеренный риск монополизации:
- Передовые оптические коммуникации
- Распределенный реестр
- Беспроводные ячеистые сети
- Передовые композиты
- Передовые взрывчатые вещества и материалы для энергетики
- Прецизионная обработка материалов
- Новые метаматериалы
- Умные материалы
- Полупроводники с широкой запрещенной зоной
- Передовой анализ данных
- Алгоритмы и хард для ИИ
- Биопроизводство
- Передовые самолеты (в т.ч. гиперзвук)
- Дроны, рои / коллаборации роботов
- Направленная [беспроводная] передача энергии
- Переработка ядерных отходов
- Фотовольтаика
- Радары
- Позиционирование и навигация для спутников
Источник: Н. Андреева по данным ASPI Critical Technology Tracker (2023).
В-третьих, «фундаментальное» сотрудничество — это возможность понять, что конкретно интересует наших китайских коллег и партнеров, начиная с китайской версии «больших вызовов» и заканчивая пониманием того, на что они готовы давать деньги. Разведка боем, способ получения информации о реальных интересах и запросах, выстраивание отношений вдолгую — выбирайте любую формулировку, не ошибетесь.
И наконец, в‑четвертых: в части фундаментальной науки краткосрочные и среднесрочные риски все-таки куда ниже, чем в прикладных областях, успех которых прямо зависит от способности быстро и эффективно дотащить идею/прототип до рыночного продукта (а это, за редкими исключениями, не самая сильная сторона российского научно-технологического комплекса). Долгосрочные риски, конечно, выше (не хотелось бы сдать китайским товарищам теоретические основы телепортации, варпа и прочих sci-fi вещей), но тут ровно тот случай, когда или я, или эмир, или ишак.
Китай от сотрудничества на фундаментальных фронтах тоже скорее выиграет, чем проиграет.
Во-первых, несмотря на то что КНР тратит астрономические суммы на поддержку исследований и разработок, на фундаментальную науку пока приходится только порядка 6,3 % финансирования, в то время как у проклятых империалистических конкурентов — около 17 % (показатель США).
При этом в последние годы недостаточные масштабы фундаментальных исследований позиционируются как одна из основных проблем китайской науки; об этом с завидной регулярностью говорит Си Цзиньпин — вплоть до того, что цель увеличения финансирования фундаментальной науки была заложена в план на 14‑ю пятилетку (с целью довести долю затрат на фундаменталку в общем объеме исследований до 8 % к 2025 году), а в 2022 году необходимость развития фундаментальных исследований была зафиксирована в реформированном Законе о науке и технологиях.
Во-вторых, Китай постепенно «размонтирует» научное партнерство с Соединенными Штатами, в первую очередь — по направлениям, имеющим отношение к критическим технологиям.
- ~ 6,3 %финансирования КНР приходится на фундаментальную науку
Это может означать, что пространство для сотрудничества китайских научных команд и институтов с коллегами в других странах расширяется. Однако, возможно, китайские коллеги готовы к обмену знаниями только в областях, которые не считают критическими (социальные науки, сельское хозяйство и пр.), а на стратегически важных направлениях (материаловедение, инжиниринг и пр.), скорее, планируют ориентироваться на собственные силы. И в этих областях внешние партнеры могут рассчитывать разве что на покупку Китаем каких-то технологий/IP.
Научная коллаборация Китай — США (прирост/падение количества совместных статей за 2020−2021 гг.)
Осторожное отношение китайских коллег к сотрудничеству в фундаментальных научных областях заметно и по направлениям взаимодействия с Россией. Например, в рамках Программы поддержки совместных исследовательских проектов Государственного фонда естественных наук и РНФ (в рамках двустороннего международного партнерства, с 2020 года) финансируются проекты российско-китайских научных команд в области химии и наук о материалах, биологии и наук о жизни, медицины, сельскохозяйственных, гуманитарных и социальных наук. То есть ровно по тем направлениям, которые остаются и на повестке научного взаимодействия с США. Единственное исключение — проекты в области химии и новых материалов.
В-третьих, Китай последовательно, как минимум с 2018 года, работает над тем, чтобы в стране появились и развивались научные инфраструктуры класса мегасайенс, и довольно активно расширяет свое участие в международных проектах большой науки, в том числе в России. В частности, заключено соглашение между Объединенным институтом ядерных исследований (ОИЯИ) и министерством науки и технологий Китая, предполагающее участие КНР в реализации российского мегасайенс-проекта NICA (создание комплекса сверхпроводящих колец на встречных пучках тяжелых ионов); обсуждается участие китайской стороны в программе создания сети современных источников синхротронного излучения (НИЦ «Курчатовский институт»).
Интерес к зарубежным проектам в «большой науке» не случаен: несмотря на то что в плане на 14‑ю пятилетку и в так называемом «видении до 2035 года» даны предложения по 20+ новым сверхкрупным исследовательским инфраструктурам, пока непонятно, какое их количество реально может быть введено в строй (по разным причинам, начиная с проблем в области планирования/проектирования и заканчивая конкуренцией между провинциями за размещение у себя соответствующих научных установок). В этом контексте можно ожидать интереса, как минимум, к использованию российских мега-сайенс-мощностей (а как максимум — к софинансированию проектов).
В-четвертых, Китай заинтересован в оригинальных исследованиях, ведущихся в логике «заглянуть за горизонт», несмотря на регулярные в последние три года декларации о том, что даже фундаментальные исследования должны ориентироваться на потребности государства/реального мира (эта норма даже попала в обновленный Закон о науке и технологиях). В частности, с 2020 года Государственный фонд естественных наук КНР реализует программу финансирования потенциально прорывных исследований («Программа [поддержки] оригинальных исследований») — фундаментальных научных проектов, настолько необычных/новых, что они пока не могут получить финансирование в рамках других государственных или корпоративных программ.
И в этом плане сотрудничество с Россией и российскими научными командами может оказаться для Китая вполне плодотворным.
Больше венчура
Второе большое направление научно-технологического сотрудничества, у которого, возможно, есть перспективы, — это венчурные инвестиции всех родов и видов.
Зачем российскому венчурному рынку инвестиции китайских коллег, понятно: 2023 год был настолько провальным, что даже неловко об этом говорить, как и о том, сколько российских стартапов на этом безрыбье рискуют умереть голодной смертью.
Основные показатели российского венчурного рынка
Китай инвестирует в российский условно-технологический и промышленный сектор уже довольно давно и активно. Ряд крупных совместных инвестиционных проектов, предполагающих не только приобретение долей в компаниях, но и создание новых бизнесов / промышленных объектов, реализуется РФПИ и Российско-китайским инвестиционным фондом; по данным РФПИ, в 2023 году таких проектов было уже больше 40, а общий объем вложенных в них средств составил около 750 млрд руб.
Исторически номенклатура крупных инвестпроектов с участием китайских денег, как правило, довольно однообразна: нефть и газ («Ямал СПГ», 20 % которого принадлежат корпорации CNPC, 10 % — Фонду Шелкового пути; 10 % «Сибура», принадлежащие компании Sinopec; и пр.), лес (холдинг Russia Forest Products), разрозненные проекты в промышленности и инфраструктурах (дорожное строительство, таможенные терминалы, ТЛК) и, предсказуемо, недвижимость (46 % всех китайских инвестиций в России). Несмотря на многочисленные декларации по поводу научного и технологического сотрудничества, абсолютное большинство этих проектов были связаны с «линейными» инвестициями в «линейные» же объекты/компании — в формате классического «финансирования развития» (development finance с его сверхкрупными фондами и банками развития).
Первые же подвижки в части реального, то есть обеспеченного венчурными деньгами, технологического сотрудничества начались не так давно.
Так, в 2019 году был создан Российско-китайский венчурный фонд (РКВФ); учредителями выступили Российско-китайский инвестиционный фонд и китайский холдинг TUS-Holdings, специализирующийся на создании технологических парков и инвестициях в стартапы / инновационные компании. Заявленный целевой объем РКВФ — $ 100 млн, целевые индустрии — полупроводники и интегральные схемы, робототехника и умное производство, новый транспорт (водород и пр.), новые материалы и пр.; фонд уже профинансировал несколько компаний.
Кроме того, в середине и конце 2010‑х было несколько попыток создания других совместных фондов — со стороны Роснано (Rusnano Zhongrong United Investment Fund), УК «Лидер» (совместно с фондом Shenzhen Capital) и пр.
Как ни странно, все эти совместные инициативы — как с организационной точки зрения, так и с точки зрения финансовых моделей — отражали и отражают скорее специфику российского венчурного рынка: крупные многопрофильные фонды, работа по модели development finance и пр.
И если для инвестиций в российские стартапы/разработки это, по сути, единственный возможный вариант, то для инвестиций в китайские фонды и/или стартапы такая схема далеко не оптимальна. А инвестировать в Китай придется.
Во-первых, это крупнейший в мире рынок, игнорировать который себе дороже. И с точки зрения венчурного финансирования на этом рынке сейчас образовался некоторый вакуум: на фоне геополитического толкания локтями кардинально сократились инвестиции со стороны глобальных/американских венчурных фондов (2021 год — $ 45,4 млрд, 2022 — $ 14,5 млрд; доля сделок с участием американских венчуристов упала с 30 % до 18,2 %); в середине 2023 года США запретили американским фондам вкладываться в китайские компании, разрабатывающие критические технологии (полупроводники, искусственный интеллект, квантовые технологии).
И хотя фонды США не готовы полностью отказаться от вложений в Китай, их собственные инвесторы относятся к китайским перспективам со скепсисом, уже отразившимся на объемах доступных фондам денег: если в 2021 году они смогли привлечь около $ 115 млрд, то в 2022 — $ 33 млрд, а в 2023 — всего $ 9,7 млрд.
Фактическая остановка американских инвестиций идет на фоне неблагополучия китайского и общемирового венчура: в первой половине 2023 года объем финансирования упал на 31,4 % (год к году) и составил всего $ 26,7 млрд; заметно уменьшился и средний объем сделок.
То есть высока вероятность, что российский капитал в Китае будет, как минимум, не лишним.
(О том, что́ после этого будет с российскими стартапами, лучше даже не думать; но венчурные фонды, работающие в финансовой логике, должны идти туда, где деньги. По крайней мере, теоретически.)
Во-вторых, российский венчур — уже капитал нон-грата, как минимум, в Евросоюзе: в ноябре 2023 года Европейский совет по инновациям (фонд в рамках общеевропейской программы Horizon Europe) объявил о полном запрете софинансирования стартапов, получающих деньги от ЕС, со стороны российских инвесторов. (Под раздачу попали не только российские деньги: стартапам запретили брать деньги еще и у Китая, — но тем не менее.)
И наконец, в‑третьих: вложения в стартапы — один из основных способов получения доступа к нужным технологиям (будут ли рады этому наши китайские коллеги и партнеры — другой вопрос).
При этом у китайского венчура есть две важные особенности, которые придется учитывать российским фондам и институтам, если у них появятся амбиции относительно выхода на китайский рынок.
Первая — рынок венчурного капитала в Китае, за исключением сверхкрупных государственных фондов (класса Китайской инвестиционной корпорации, Китайского банка развития и пр.), очень диверсифицирован и специализирован. В Китае работают порядка 1100 государственных венчурных фондов и еще около 600 частных, и большинство из них специализируются на узких технологических/продуктовых нишах (новые производственные технологии, отдельные сегменты биотехнологий и пр.), позволяющих накапливать глубокую рыночную экспертизу.
И вторая: многие китайские фонды действуют как «фонды фондов» и локализуют свою деятельность в отдельных регионах/городах, создавая совместные фонды с администрациями провинций или муниципалитетов; именно этот механизм используется для «доведения до мест» финансирования со стороны государственных фондов.
Иными словами, для входа в Китай целесообразно выстраивать отношения не только со сверхкрупными финансовыми структурами, но также с филиалами и «дочками» китайских венчурных фондов на местах, а также с узкоспециализированными фондами, ориентированными на конкретные технологии и технологические области.
И, возможно, первая специализированная венчурная ласточка уже появилась: в октябре 2023 года Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ) объявил о создании российско-китайского Фонда развития гражданской авиационной промышленности объемом 100 млрд руб. Помимо традиционного формата китайских инвестиций в России (покупка акций, вложения в инфраструктуры), этот фонд будет вкладывать деньги в перспективные проекты в области аэрокосмических технологий, технологий энергоэффективности и больших данных, причем как в России, так и в Китае.
(Да, это пока тоже выглядит как классический проект development finance, но отраслевая и венчурная логика в нем все-таки прослеживается.)
Ложка дегтя
Несмотря на очевидные поводы для российско-китайского технологического оптимизма, сложно рассчитывать на то, что Россия станет главным научным и/или технологическим партнером Китая: весовые категории у этих двух стран (с точки зрения денег, людей, емкости национальных рынков) все-таки совсем разные. Кроме того, к 2020 году Китай заключил официальные соглашения о партнерстве в научно-технологической сфере с 160+ государствами мира, и даже с учетом научно-технологического «развода» с США и ЕС у китайских товарищей остается огромное пространство для маневра.
Не стоит сбрасывать со счетов и то, что Китай, как и его основные научные/технологические конкуренты (США, ЕС), делает ставку на технологическую независимость и обеспечение национальных интересов, понимаемых в логике технологической и экономической безопасности. А еще — на долгосрочную технологическую экспансию по той же модели, которую предыдущие 30+ лет использовали так называемые развитые страны.
Это значит, что для России, как и для многих других стран, уже в ближайшие годы станет вполне реальным риск сменить шило на мыло, то есть превратиться в технологическую периферию Китая (а не условного коллективного Запада).
В таких условиях вопрос, кто больше выиграет от научно-технологического сотрудничества — Россия или Китай, — остается открытым.
И ответ на него, к сожалению, можно получить только на практике.
* Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Текст: Наталия Андреева
Источник: Новый атомный эксперт